Франсуа Рабле. Его жизнь и литературная деятельнос - Страница 7


К оглавлению

7

Связи Рабле с кружком Маргариты Наваррской начались еще во время пребывания его во францисканском монастыре и продолжались во все время его жизни как в Монпелье, так и в Лионе.

Глава III

«Достославная жизнь великого Гаргантюа». – «Пантагрюэль, король дипсодов»

Рабле было около 40 лет. Друзья и знакомые ждали, что он наконец напечатает какое-нибудь большое, серьезное произведение, которое составит важный вклад в сокровищницу науки и прославит имя его далеко за пределами тесного круга ученых, признававших его научные заслуги. И он действительно в одном отношении не обманул их ожиданий: произведение, первые две части которого он издал в Лионе в 1532—1533 годах, приобрело громкую славу среди широкого круга читателей и доставило автору почетную известность не только среди современников, но и среди отдаленных потомков. Но произведение это имело мало общего с наукой: это был большой сатирический роман, в котором автор под прикрытием смеха и шутки высказывал много смелых мыслей, много горьких истин. Он не щадил никого: от него досталось и духовенству, начиная с папы и кончая последним клириком, и королям, и полководцам, и судьям, и адвокатам, и профессорам. В ученом трактате ему не позволили бы высказать и десятой части того, что он смело говорит в своем веселом популярном рассказе. А между тем ни один ученый трактат не мог иметь такого широкого круга читателей и, следовательно, такого широкого влияния на умы.

Канвой для первой части своего романа Рабле взял похождения героя средневековых французских сказок – богатыря Гаргантюа. Чтобы оставаться верным народным легендам, он сохранил этому герою его колоссальные размеры и колоссальную силу, заставил его свершать сказочные подвиги, владеть волшебною кобылою, похищать колокола с собора Парижской Богоматери и т. п., но на этой канве воображение автора вышило свои собственные смелые, оригинальные узоры.

В предисловии к первой части Рабле так рекомендует свое сочинение: «В одном из диалогов Платона Алкивиад называет своего учителя Сократа силеном. „Силенами“ назывались в то время маленькие ящички, расписанные разными смешными, уродливыми фигурами и служившие для сохранения благовоний и драгоценных камней. Сократ походил на силена тем, что по наружности был простоват и безобразен, но всякий, кто заглядывал внутрь этого „ящика“, находил там необычайный разум, чудную добродетель, непобедимое мужество. Так и эта книга не должна смущать читателей смешными оглавлениями и легкомысленною внешностью. При внимательном изучении окажется, что содержание ее гораздо драгоценнее и серьезнее, нежели внешность… Видели ли вы когда-нибудь, – продолжает он, – собаку, нашедшую мозговую кость? Это, как говорит Платон, самое философическое животное в свете. Если вы ее видели, вы должны были заметить, как благоговейно она стережет кость, с каким старанием хранит ее, как крепко держит, с какою осторожностью раскусывает, с какою любовью грызет, с каким усердием высасывает. Что заставляет ее поступать таким образом? На что она надеется? К чему стремится? Ни к чему иному, как к небольшому количеству мозга. Правда, что это немногое лучше другого большого, потому что, как говорит Гален, мозг есть пища, с наибольшим совершенством выработанная природой. По примеру этой собаки и вы должны быть мудрыми, чтобы почувствовать, просмаковать и оценить эти книги, легковесные на вид, но тучные содержанием и тяжелые по своей сущности. Вы должны путем любознательного изучения и частого раз мышления разгрызть кость и высосать из нее мозг; под этими пифагорическими аллегориями я подразумеваю, что вы должны читать с надеждой сделаться от этого разумнее и честнее, и тогда в этой книге вы найдете скрытое учение, которое откроет вам многие тайны, касающиеся как нашей религии, так и политики, и экономической жизни».

Той костью, которую приходится разгрызать, чтобы добраться до основных идей автора, является фантастическое, иногда шутовское, часто циничное содержание его рассказа, изобилующего мелочными описаниями, подробностями, вводными эпизодами. Страницы его дышат веселым, чисто животным смехом, герои его напиваются, наедаются, самым бесцеремонным образом обращаются с женщинами, отпускают самые скоромные шутки.

Современники не ставили автору в вину его циничных описаний и скабрезных сцен. Вместе с другими тяготами эпоха Возрождения стремилась сбросить и строгий гнет средневекового аскетизма, стремилась возвратить плоти ее права. В то время даже в высших придворных кругах не существовало нынешних понятий о приличии, и многое из того, что стыдливость заставляет нас тщательно скрывать, публично говорилось и показывалось. «Декамерон» Боккаччо был настольною книгою дам высшего света, молодые девушки не краснея смотрели вольные фарсы итальянских комедиантов, папа Лев X заставлял рассказывать себе самые скабрезные сказки.

Неподдельная веселость, которою дышат первые части романа, привлекала к нему читателей. Время, когда он появился, было тяжелым временем для Франции. Продолжительные войны Франциска I разорили страну, всюду появлялись какие-то неведомые раньше смертоносные болезни, завезенные европейцами из Америки, от страшной засухи пересыхали целые реки и поля оставались бесплодными. И вот среди этих бедствий раздался бодрый, веселый голос: «Живите счастливо, друзья читатели! Читайте мою книгу без предубеждения, в ней нет ни зла, ни заразы, а много смеху; видя горе, которое вас удручает, сердце мое не могло придумать для вас другого утешения. Лучше писать смехом, чем слезами, так как смех есть свойство, присущее человеку!»

7